И – об искусстве!

В опере я всегда чувствую себя на чужом месте - сидеть бы тут истинному любителю в ожидании верхнего ФА, или даме в мехах и прическе, или консерваторке в мечтах о большой сцене, а сижу я, чуждый оперному синкретизму. Дай мне волю, я бы разделил оперу на составные части: речитатив, арии, драматическую музыку и буфет. А либретто? - убогие фабулы с фатальным концом («закалывает себя», «...и видит там убитую дочь», «в приступе ярости убивает Недду, а затем и бросившегося ей на помощь Сильвио»)...



На Травиату мы пошли, потому что заглавную партию пела подружка ещё по хору Дворца Пионеров - с прекрасным сопрано, милая и грациозная, но нечасто допускаемая к главным партиям, потому что в театре были и другие солистки, пусть голосом и пожиже, но со званиями Народных и Заслуженных, члены парткома и худсовета, «ветераны, отдавшие театру...»

Билеты тогда стоили рубля по ..., но зал был заполнен на .... Возвышались над пустыми креслами, как острова в океане, три группы человек по 12 – 15, сидевшие компактно. Когда после «Быть свободной, быть беспечной...» сильнейшие аплодисменты прозвучали из середины зала, где сидели и мы, а «Ты забыл край милый свой» вызвал овацию в передних рядах, расстановка сил прояснилась, а уж, крики: «Браво!», последовавшие за неблагоприятным прогнозом д-ра Гренвиля о шансах героини на выживание, окончательно показали, кто тут где. В первых рядах болели за баритона, подальше - за сопрано, а в ложах бенуа собрались поклонники и покровители баса.

Игранный-переигранный спектакль плавно катился от действия к действию через буфетные антракты. Буржуа массовки вели свой аморальный образ жизни, мельтеша по сцене в костюмах разных эпох (на всех фраков на напасёшься!), солисты блистали, хор пел чистенько, оркестр был на высоте - академический, всё-таки, театр (главная разница между театрами академическими и не- была в размере зарплаты.)

Всем было хорошо, я даже перестал бояться, что тенор, оставленный без поддержки зала, даст петуха, а то и потеряет свой не до конца ещё найденный голос. Уважая возложенную на них отсутствующими зрителями миссию театралы дружно аплодировали уже всем - искусство взяло своё! В сцене бала-маскарада, среди нарочито оживленной беседы подвыпивших прожигателей жизни со сцены отчётливо был слышен ноский оперный голос: «...к зиме переобуться, а зимней резины нет ни хера!».

Действие неотвратимо вело к нехорошей развязке. К концу последнего, третьего, акта («Травиата» иногда ставится в четырёх) Виолетта была плоха и «Простите вы навеки, о счастии мечтанья...» пела, как принято, сидя. До первого использования пенициллина оставалось ещё целых 88 лет! Допев, она в изнеможении сползла на пол, потащив за собой скатерть. А вот этого ей как раз делать и не следовало – от тяжелой плюшевой скатерти поднялся столб пыли, но, какой столб! Мастерски подсвеченный художником-светотехником, он был зловеще, адово красным и всем стало ясно, чем вызвано у жертвы социального неравенства лёгочное заболевание.

Кашель героини вызвал радостный хохот одухотворённой буфетом части публики, неуместный в такой печальный момент, но в общем, спектакль окончился хорошо, только Виолеточка наша померла.

Мы подождали разгримировавшуюся и выздоровевшую примадонну и от души её поздравили-расцеловали – она, вправду, была очень хороша, да и Верди не подкачал.

Домой мы шли пешком. Был тихий и мягкий осенний вечер, но настроение после спектакля у меня было унылое. Вроде я лично ни в чём не был виноват - ни в бедности постановки, ни в отсутствии зрителей в академическом театре двухмиллионного города, где одних студентов было больше 100 тысяч, но грызла меня тоска, не отпускала. Ну, действительно: где её брать, зимнюю, да уж хоть какую?! - Моя-то и после наварки уже лысая совсем, а - ноябрь, вот-вот снег выпадет! Да и денег на неё нет...